• Главная
• Публикации, посвященные Первой в мире АЭС
• 2004.02.06

2004.02.06. – СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНЫЙ ОБЪЕКТ

К юбилею Первой в мире Обнинской АЭС
Рассказывают участники пуска станции

Г.И.Сидоров, начальник смены, ведущий инженер

Как позже я узнал, Б.Г.Дубовский к тому времени имел большой опыт работы на промышленным ядерных реакторах под непосредственным руководством И.В. Курчатова и А.П.Александрова, участвовал в создании первого в Советском Союзе ядерного реактора в ИАЭ. Сами понимаете, что все работы по ядерной проблематике шли с грифом сов.секретно. А руководил всей атомной проблемой Л.П.Берия.

Однако, еще учась в школе, я прочитал перевод книги американского писателя «Во мгле», где достоверно, подробно и интересно описывалась работа ядерной лаборатории по созданию критического ядерного реактора. Информация, изложенная в книге, в СССР была за семью печатями. И какое было мое изумление, что лаборатория Б.Г.Дубовского работает над созданием критической сборки, которую так подробно описал американский писатель.

Ввиду отсутствия в то время в институте подходящего помещения и срочности задуманного дела руководством института было принято решение критическую сборку соорудить в большой комнате, расположенной на первом этаже южного крыла Главного корпуса, как раз под кабинетами директора института и его заместителя. Это означало практически в жилом помещении. Критическая сборка получила названия АМФ (Атом мирный физический). Целью работы было смоделировать имеющими средствами энергетический ядерный реактор Первой в мире атомной электростанции.

Как потом вспоминал Д.Блохинцев – директор института в то время, И.В.Курчатов не очень был уверен в точности наших расчетов, и создавалось впечатление, что он был неспокоен. Как пишет Д.Блохинцев, с новым реактором, пока он еще мало изучен, ученый, образно выражаясь, работает как дрессировщик с тигром, только что прибывшим из тайги: его надо укротить.

Тем не менее, работы по выводу АМФ в критическое состояние шли полным ходом. На мне и на двух других сотрудниках лежала обязанность по ходу загрузки тепловыделяющих стержней (ТВС) измерять нейтронный поток и строить кривые обратного умножения, по которым экстраполировалась критическая масса. Все этапные загрузки технологических каналов (ТК) и верхнего графитового отражателя проводились при обязательном контроле нарастания нейтронного потока с построением кривых обратного умножения (1/N). После загрузки 50-го ТК была определена экстраполированная критическая загрузка, составившая 53–56 ТК. До критического состояния оставалось загрузить 3–4 ТК. Были усилены меры безопасности: по команде руководителя пуска все участники эксперимента, не занятые непосредственно в проведении завершающих пуск операциях, удалились в соседнее помещение. Непосредственно у критической сборки и на пульте управления АМФ остались А.К.Красин, осуществляющий общее руководство работами по созданию и пуску критической сборки, Б.Г.Дубовский - руководитель пуска критической сборки, Г.Н.Ушаков – ответственный за инженерные работы, и мы трое – ответственные за измерения нейтронного потока и построения 1/N для экстраполяции критического состояния.

Вечером 3 марта 1954 года при загрузке 6,9 кг U235 (55 ТК) сборка вышла в критическое состояние, началась самоподдерживающая цепная реакция деления урана. Для нас, участников работы, этот вечер запомнился навсегда, как радостное знаменательное событие – успешное осуществление первой цепной реакции в ФЭИ. Участников пуска тепло поздравили руководители и ведущие ученые института, а также руководитель коллектива атомной станции Н.А. Николаев.

А дальше вес коллектив лаборатории Б.Г.Дубовского из уютного Главного корпуса перебросили на промплощадку на физический пуск реактора атомной электростанции. Меня и еще трех сотрудников разместили в пультовой АЭС размером ~150 м2 , где размещался пульт управления реактором. Выражаясь образно, это капитанский мостик судна, отсюда идут все команды по всем помещениям атомной станции. Обычно здесь находились руководители пуска А.К.Красин, его заместитель Б.Г.Дубовский, начальник смены, старший инженер управления, инженер управления и мы, четыре сотрудника лаборатории Б.Г.Дубовского, отвечающие за измерение нейтронного потока и построение кривых обратного умножения. В принципе физический пуск АЭС ничем не отличался от пуска на критической сборке, т.к. там и там задача состоит в достижении критического состояния реактора. Поэтому я не буду больше описывать, как это делается, а вспомню некоторые детали происшедшего, которые еще остались в памяти. Во-первых, меня чуть не убило током. Еще перед физическим пуском меня заставили с кем-то закатить металлическую бочку с улицы в реакторный зал. Катим мы эту проклятую бочку, и перед воротами меня как шарахнет током, я отлетел от этой бочки метра на два. Оказалось, мы наехали на сварочный оголенный кабель, который валялся прямо на улице. И такой неразберихи при пуске АЭС хватало. Все шумело, грохотало, слышался ото всюду крепкий русский мат, но по-видимому всем этим хаосом управляла чья-то железная рука. И этой рукой в то время был зам. министра Е.П.Славский. Потом он лет тридцать руководил в качестве министра среднего машиностроения, как говорили, создав по значимости четвертую республику в СССР. Ну и последний эпизод. Как-то мне досталась по графику ночная смена. В это время по инструкции загрузка в реактор урановых стержней запрещалась, монтажные и все остальные работы прекращались. Сидели мы на своих местах в пультовой и, мягко говоря, дремали. Около двух часов ночи вдруг в пультовую входит И.В.Курчатов, А.П.Александров, Н.А.Доллежаль, Д.И.Блохинцев, А.К.Красин. И.В.Курчатов со всеми за руку поздоровался, спросил, как идут дела, а какие могут быть дела в два часа ночи. Я предполагаю, что они эти государственные дела обсуждали в домике, расположенном недалеко от промплощадки, который сейчас называется курчатовским, и решили в хорошую летнюю ночь просто прогуляться до атомной станции.

9 мая, в день Победы в Великой отечественной войне, реактор атомной станции был введен в критическое состояние, и моя миссия на АЭС закончилась. Нас снова перевели на работу в Главный корпус.

С коллективом АЭС я снова встретился лет через тридцать, но уже в качестве контролирующего физика, т.е. выполнял те функции и обязанности, которые в 1954 г. выполнял Б.Г.Дубовский, но это уже другая эпоха и другой разговор.

А теперь я передаю слово своей сестре И.И.Сидоровой, которая тоже принимала участие в пуске АЭС.

И.И.Сидорова, к.т.н., доцент

Скоро исполняется 50 лет со дня пуска Первой АЭС.

Я хочу рассказать о буднях пуско-наладочных работ и первых месяцев работы (глазами участника и свидетеля событий).

Я начала работать в будущем ФЭИ в 1950 г. после окончания МЭИ в лаборатории, которую тогда возглавлял немецкий специалист Ф. Шмидт.

«Шумиха, неразбериха, …, наказание невиновных, награждение непричастных…». Эта формула, наверное, годится для процесса разработки всего нового в равной степени. Применима она и к созданию Первой в мире АЭС, несмотря на все пафосные слова, написанные за эти десятилетия по поводу ее создания.

Я попала в орбиту работ по АЭС случайно. Моим непосредственным «начальником» был Л.А.Маталин – он был единственный советский инженер в лаборатории, приехавший раньше меня на год. Однажды он дал мне задание разработать некое электронное устройство. Это было в обстановке строжайшей секретности. Назначение устройства мне было неизвестно, а спрашивать не полагалось. Впоследствии я уже узнала, что это был измерительный канал (для измерения малых сигналов) для физпуска реактора АМ.

Через некоторое время стало известно, что у нас строится АЭС, и меня включают в состав коллектива АЭС.

А пока я, как исполнительный человек, подчинилась. Мое первое задание было такое: принять в эксплуатацию электронную аппаратуру СУЗ. Никаких схем, ни структурных, ни электронных, я до этого не видела, а тем более проекта в целом. А электронная аппаратура СУЗ уже начала прибывать. Руководителем проекта СУЗ был И.Я.Емельянов, но я с ним никак не контактировала. Приехала бригада «сдатчиков» под руководством Филиппова, их поселили в вагоне, стоявшем на железнодорожной ветви ФЭИ. Это были, в основном, монтажники. Они монтировали усилители для контроля за нейтронной мощностью, регулирования ее, «быстрой» и «медленной» аварийной защиты. А я изучала документацию. Усилители устанавливались в так называемой экранированной комнате (без окон и без вентиляции), что находится рядом с пультовой. Некоторые другие приборы СУЗ располагались непосредственно на пульте и щите управления реактором (например, «задатчик» мощности).

На первых порах мне пришлось прежде всего изучить схему каждого устройства и проверить их соответствие ТУ с помощью различных имитаторов сигналов. В силу своей добросовестности я дотошно вникала во все мелочи. Это была хорошая школа приемо-сдаточных работ, которая впоследствии мне очень пригодилась. Много позже мне стало ясно, что без понимания общих задач, структурных схем и т.д. оценить многое не удается.

Однажды в самый разгар пуско-наладочных работ вечером ко мне домой приходит Н.В.Звонов (зам. главного инженера) и говорит, что завтра в 5 утра я должна ехать в Москву и принять какой-то прибор. К пяти утра за мной приедет машина, сказал он, которая отвезет меня в какое-то КБ, там меня будут ждать, дадут документацию на прибор и предъявят прибор для проверки на соответствие ТУ. А к 10 часам приедет «начальник» из ПГУ, которому я должна «доложить» о результатах своей работы и, если прибор принимается, забрать его, привезти, и в тот же день его установят на щит, где уже зияла «дырка».

В общем, как видите, оборудование часто включалось в работу прямо с колес.

Но в то утро я ехала в Москву в полной неизвестности – что за прибор, его назначение, какова его схема и т.д. И что я смогу понять за час или два, чтобы принять решение и высказать свои соображения представителю ПГУ.

Оказалось, прибор предназначен для автоматического регулирования тепловой мощности реактора.

Разобравшись с описанием прибора, проверив его соответствие ТУ, у меня уже было свое мнение по его технической части. Но покоя не давала мысль: как работа прибора – регулирование тепловой мощности – согласуется с регулированием нейтронной мощности? Ведь скорость изменения того и другого параметра резко различаются, динамика нейтронных процессов очень быстрая, а структурная схема управления мне была неизвестна. Эти соображения я высказала приехавшему чиновнику. Он сразу принимает решение – прибор не брать! И я до сих пор не знаю, нужен ли был прибор, но «дырку» на щите в пультовой срочно закрыли листом дюраля и закрасили такой же краской, что и весь щит.

А почему бы со мной не послать одного из физиков, будущих старших инженеров управления, которые и структурную схему управления изучали, и в физических процессах разбирались?

Это только один пример из многих, когда какая-то часть вырывается из целого, что может привести к нежелательным результатам.

Вот еще один пример. После пуска АЭС, когда ресурс первой загрузки твэл реактора уже подходил к концу, и отравление реактора ксеноном было так велико, что в случае внезапной остановки реактора надо было или срочно, без промедления, выходить на мощность или длительное время ждать его разотравления, т.к. реактор попадал в «йодную яму». Но это я знаю теперь. А тогда? В пультовой столпотворение! Кроме оперативного персонала Д.И.Блохинцев, А.К.Красин и другие физики обсуждают какой-то очень важный эксперимент. Я это вижу из своей шестиметровой коморки, что напротив пультовой, через открытую дверь (я выполняла тогда обязанности инженера по электронике в дневной службе КИП и А).

В то злополучное утро вышел на работу дежурный инженер (после отпуска). Как положено, провожу инструктаж, допуск, росписи. Через некоторое время срабатывает аварийная защита (АЗ) по сигналу превышения мощности. Бегу в экранированную комнату разбираться. Оказалось, что это инженер стал проверять работу усилителей, подал сигнал от имитатора, не заблокировав усилители от основной схемы управления.

Реактор остановлен, начинаются разборки, мне объясняют, почему эксперимент сорван (из-за той самой «йодной ямы») и объявляют выговор (в журнале службы КИП и А), а инженера понижают в должности до лаборанта.

Здесь мне хочется сказать, что если бы мне до эксперимента физики объяснили его важность и ситуацию с йодной ямой, наверное, я бы сама в этот день проводила тесты с усилителями. Но мы же эксплуатационный персонал («винтики»), нам не положено знать высоких материй, которыми заняты ученые-физики. Сколько раз потом я встречалась с этим снобизмом…

Вывод не новый – весь коллектив должен знать главную на данный момент задачу, свое место и обязанности каждого для достижения цели.

И все же, чтобы почувствовать ту атмосферу, в которой мы работали, приведу один пример. Однажды я стояла у открытого реактора (верхняя крышка была снята), доставала вышедший из строя предусилитель, а рядом А.К.Красин с кем-то еще рассматривал «текущий» канал. И вдруг обращается ко мне: «Ира, Вы не знаете, почему он течет?» Я опешила. Ну не могу я быть универсалом! Просто тогда многое постигали «на ощупь», многое было неизвестно…

Наконец, понемногу все более или менее заработало (об этом много написано) и 26 июня 1954 г в субботу в шестом часу вечера ТЭЦ заработала от ядерной энергии. Конечно, мы все были в это время на станции. Потом стали расходиться. Мы с братом (он был в сменах по физпуску) пришли домой и решили отпраздновать – стали печь блины «на атомной энергии», т.е. на электроплитке, т.к. газовых плит в те годы не было. Это был двойной праздник, т.к. это был день рождения брата (ему стукнуло 19).

Но газеты сообщили, что пуск станции был 27 июня, и только в последнее время стали называть правильную дату пуска.

Еще одно воспоминание. Около входа в пультовую, где шел монтаж оборудования на пульте и щитах, стояла охрана – солдат с автоматом, проход туда – по пропускам.

Моя «коморка» - напротив входной двери в пультовую. Однажды вижу такую сцену: подходит очень крупный мужик в сапогах и в телогрейке. Солдат ставит автомат поперек двери: «Пропуск». Мужик орет матом. Солдат все равно не пропускает. Пришлось пришедшему доставать пропуск. Солдат был новенький, не всех знал, а пришедшим был глубоко уважаемый мною будущий многолетний министр среднего машиностроения Е.П.Славский. Это была моя первая встреча с Е.П.Славским.

Приезжал на станцию и И.В.Курчатов. Он мне запомнился тем, что, входя в пультовую, с каждым здоровался за руку и непременно улыбался.

Как-то приезжал и А.П.Александров, заходил с помещение службы КИП и А, где ремонтировались вышедшие из строя приборы.

После пуска АЭС началась реклама – «шумиха».

В «Правде» опубликовали «Информационное сообщение» о том, что в СССР впервые в мире пущена атомная электростанция 27 июня 1954 г. в Подмосковье (будущий Обнинск был еще закрытым объектом). А вскоре (наверное, уже в июле) нам выдали новые белые халаты, отправили дневной персонал на обед с 11 ч до 12 ч, т.к. в 12 часов ожидался приезд правительства. Тогда это было та-а-акое событие!

Возвращаюсь с обеда, подхожу к проходной промплощадки и вдруг слышу характерный хлопок на ТЭЦ – это значило, что сработала аварийная защита на реакторе.

И в этот же момент проносится кортеж черных правительственных машин.

Почти бегу по территории промплощадки. А в голове вертится вопрос: по какому сигналу сработала аварийная защита, не от моих ли усилителей (чаще всего это было ложное срабатывание) или это настоящая авария? Представляю состояние Д.И.Блохинцева, Н.И.Николаева, А.Н.Григорьянца: правительство в здании, а стрелки на пультах – щитах на нуле…

Когда я пришла в пультовую, там уже была ясна причина: ложное срабатывание АЗ по сигналу от расходомера.

Было принято решение вести членов правительства в центральный зал (ЦЗ) на крышку реактора, а в это время попытаться пустить реактор и поднять мощность. Проблема была в том, что по регламенту подъем после остановки должен проводиться за час и более (безопасность прежде всего!). Но продержать целый час членов правительства в ЦЗ не удастся, и Григорьянц, который остался в пультовой, чтобы руководить пуском, решил поднимать мощность в ускоренном режиме. Это был, конечно, риск, но выбора не было.

Меня поставили «на часах» около круглого окошечка (типа иллюминатора на кораблях), выходящего в ЦЗ. Д.И.Блохинцев встал около реактора лицом к окошку, а члены правительства, таким образом, были ко мне спиной. Я должна была дать сигнал Д.И.Блохинцеву, что реактор запущен, что я и сделала, пуск прошел успешно. Когда члены правительства поднялись в пультовую, то все стрелочки на приборах «подрагивали» на своих номинальных значениях.

(газета Калужской области «Весть» №32 (3689), 5 февраля 2004 г.)